http://www.echosevera.ru/culture/2012/01/16/550.html
Часть II
Место, на которое устремлены хищные взгляды великих мира сего, место, куда тянет отчаянных пилигримов 21 века и просто праздных туристов, уставших на изнывающих от жары южных пляжах. Седьмой Континент, Арктика, полярная держава без короля и свиты. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что две недели экспедиции провела как во сне. Мне повезло почувствовать состояние, близкое к нирване — когда для счастья вообще ничего не надо. И я старалась впитать как можно больше этого чистого воздуха, разноцветье полярных растений и айсбергов. Я хотела кожей чувствовать Арктику. Но она меня не спешила подпускать. У нас с оператором Алексеем Седых все шло не так. Съемок как таковых было очень мало. Нам нужно было сойти на мыс Желания, но нас не пускали. Кто решится взять на себя ответственность за двух безбашенных телевизионщиков, которые обязательно убредут за нужным кадром, когда вокруг по меньшей мере десяток матерых медведей? Никто. Поэтому мы дежурим на капитанском мостике, мы всматриваемся в береговую линию мыса в надежде увидеть там что-то. Все члены экспедиции нервничают. Одни страстно рвутся на берег — их не пугает ни белый медведь, ни перспектива жить в полуразрушенных домах. Другие, наоборот, заметно приуныли. Это даже не страх, это тоска, понимание того, что вот он — дом на следующие два с половиной месяца.
На «Петрове» банный день. Повар печет пироги. Настоящие, с капустой и вареньем. Это значит, что завтра с утра, какая бы ни была погода, начнётся разгрузка. А еще это значит, что экспедиция все же останется здесь.
Последний вечер экспедиции на судне. Шумные, суетливые, разговорчивые люди вдруг стали тихими, спокойными, все расслабились. Наверное, так бывает, когда ты купил билет в один конец, и, простившись со всеми, улетаешь в неизвестность. Когда уже ничего не повернешь назад, становится хорошо и легко. Экспедиционный повар Саша Химич, человек, дважды побывавший в Антарктиде, пробует в работе новую хлебопечь. Французская булка из нее получается не такой вкусной, как пироги у судового кока, но наверное на Новой Земле она будет слаще всего на свете. Практически вся команда собралась вместе и играет в карты, смотрит фильм о Северном Полюсе, смеется, шутит. Мы все стали родными, и без слов все понятно. Те, кто возвращаются обратно в Архангельск, завидуют тем, кто остается. Те же, кто остается, волнуются, их переполняет чувство своей причастности к чему-то настоящему, большому и правильному.
Семь утра. Начинается выгрузка экспедиции на сушу. Небо за ночь полностью очистилось, ветер стих, солнце хлынуло на нас и согрело. «Петров» стоит в полумиле от берега, ближе не подойти. Разгрузка осложняется тем, что три тонны продовольствия, одежду для экспедиции, стройматериалы и технику приходится грузить на баржу, которая качается, как поплавок на высокой волне. Капитан серьезен как никогда, сегодня не до шуток всем. Но что удивительно, там, в июльском солнечном Архангельске, на Бакарице, грузились почти четверо суток, а здесь, в седой Арктике, на ветру и холоде разгрузились за день. Уже к одиннадцати вечера все поняли, что справились, и сразу резко заныли руки, заболело тело — пришла усталость от невыносимой сосредоточенности и тяжёлого физического труда. Еще утром экспедиция разделилась. Часть ученых осталась на судне загружать баржу, а часть отправились на берег принимать груз и приводить в порядок дом, в котором будет жить экспедиция. Нам с Лешей предложили ехать на берег, и мы не раздумывая согласились.
На мне комбинезон для сноуборда — из непромокаемого и непродуваемого современного материала, такая же куртка с капюшоном, влагонепроницаемые высокие сапоги с рифлёной подошвой, удобной для хождения по каменистой поверхности. Так выглядят здесь все — различаются лишь цвета одежды. Ветер усиливается, надеваю капюшон и стараюсь думать о работе — впереди целый день съемок. У нас всего один день — завтра «Иван Петров» возьмет обратный курс.
Мы сошли на берег. С нами охотники с ружьями, медведей поблизости нет. У каждого члена экспедиции есть рация, наблюдатели на капитанском мостике в бинокль контролируют берег. Они сообщают нам, что видят трех медведей. Все лежат у строений метеостанции, видимо, отдыхают после обеда морскими водорослями. Идем к локаторной — одноэтажному дому, довольно в хорошем состоянии, есть даже стекла в окнах. Высокое крыльцо и башня для обзора — не дом, а мечта. Когда мы зашли внутрь, радости поубавилось. Грязь, лед, кучи мусора. Я иду по комнатам — здесь еще двадцать лет назад работали метеорологи, люди, приехавшие сюда со всего бывшего Союза. Нахожу календарь. На нем дата — 16 марта 1991 года. Тут же лежит журнал погодных наблюдений. В марте 91-го здесь было минус тридцать. Сейчас за окном всего-то минус один. Засучив рукава, без особых раздумий начинаю помогать приводить дом в порядок. Интересно, здесь все люди работают слаженно, без лишних перекуров, без претензий друг к другу. А ведь какие люди — директора нацпарков, видные ученые, художник, который пришел с экспедицией готовить материал для книги, сотрудник МЧС... Мне доверили колоть лёд в углах комнат. Советник директора Русской Арктики Геннадий Егорович Данилов затопил буржуйку. В печке затрещали поленья, и сразу стало теплее. Время передохнуть и выпить обжигающий чай из термоса с бутербродами. Я ничего вкуснее в жизни не пробовала. Какой это был чай... ароматный, терпкий и такой... душевный.
Есть такое поверье у поморских бабушек, которые еще живут в деревеньках на высоких берегах Мезени и Пинеги. Если хочешь, чтобы на новом месте все удачно сложилось, сначала поработай как следует — полы намой, приберись. Тогда и дело пойдет в гору. Это как духов задабривать, видимо. Думаю, моя работа пришлась по душе. После чая мы как-то быстро, четко и слаженно отсняли великолепный материал. Мы с Алексеем так воодушевились, что, забыв об осторожности, перешли на другой конец мыса. И мы не зря это сделали. Полчаса назад я была на побережье Баренцева моря, а сейчас мы снимаем уже другое арктическое море — Карское. Оно лучится на солнце, в неглубоком заливе плещется волна, вдали стоят скалистые останцы, вокруг которых летают чайки. И опять у меня ощущение, что это все неправда, что это сон. В реальность возвращают, пожалуй, только батальоны бочек из-под горючего — наследие советской эпохи. Они ржавеют тут десятилетиями и наводят ужас на экологов и зарубежных туристов. Бочки уберут — для этого нацпарк и создавался. А пока мы фотографируем их и снимаем на камеру, чтобы помнить, как быстро можно уничтожить то прекрасное, что сохранилось еще на планете.
По рации слышу переговоры зоологов. Они не теряют времени. У них свои задачи. На возвышенности для медведя приготовлена приманка — мешок с рыбой. От такого деликатеса не сумел отказаться средних размеров самец. Но только животное подошло полакомиться, в него из засады выстелили ампулой со снотворным. Сегодня временное усыпление крупных животных — единственный гуманный и реальный способ изучать их. Перед учеными стоит задача исследовать медведя: взять кровь из вены, взвесить зверя, измерить и поставить метку. Уже через пятнадцать минут, когда мы подошли к зоологам, медведь сладко спал. Мне его немного жалко, он такой большой, белый, мягкий, у него дрожат от дыхания ноздри и подёргиваются закрытые веки. Интересно, что ему сейчас снится? Уже возвратившись на большую землю, я много читала об этих животных. Все всерьез изучают их, приходят к выводу, что белый медведь — идеальное творение природы. Это такая совершенная машина для охоты, хитрая тварь. Когда медведь высиживает у лунки нерпу или тюленя, он прикрывает свой чёрный нос лапой, чтобы не выдать себя. А еще под белоснежной шубой медведь абсолютно черный — это для поглощения солнечной энергии телом. Спать медведь будет два часа — времени достаточно, чтобы взять все пробы, которые потом будут анализироваться в Москве. Кто-то напишет диссертацию, кто-то книгу, про медведя снимут фильм и напечатают снимки в журналах. А ему все равно. Он здесь хозяин, он жил в Арктике, еще когда на ее пустынных берегах паслись мамонты, и мы все надеемся, что он обязательно останется здесь хозяином еще надолго. Погрузить тушу спящего самца на вездеход — непростая задача даже для пятерых мужчин. Медведя увезут подальше от места, где он получил стресс. Когда он проснется, он еще посидит какое-то время в анабиозном состоянии, будет осматриваться, тереть лапой морду, потом поднимется и медленно побредёт по берегу в вечном желании добыть себе пищу.
Мы стоим на самом мысе Желания. Четыре с лишним века назад вот точно на этом месте стоял Виллем Баренц, пришедший сюда в поисках пути на Восток, к персидским коврам и китайскому шелку. Наверное, он так же, как и мы, видел перед собой бескрайнее северное седое небо и айсберги, и над ним так же кружились встревоженные непрошенными гостями изящные полярные крачки. Баренц не найдет путь на Восток, он будет зимовать в этом суровом краю, а потом погибнет. Дух этого гордого голландца, как многих путешественников периода расцвета Европы, отчаянно верящего в мечту, здесь жив и сегодня.
По рации нам сообщают, что нужно возвращаться на судно — уже половина одиннадцатого. К берегу маленькой красной точкой идет последняя груженая баржа. Это победа!
Последнее утро в Арктике. Экспедиция неспешно завтракает. Сегодня их снова решили побаловать домашней выпечкой и наваристым борщом. В последний раз. Перед тем как высадиться на берег, всем желающим предложено прокатиться на барже вдоль берега. Мы берем камеры и фотоаппараты и садимся в ставшую родной за путешествие качающуюся на волнах посудину. На одном из островков сидит белый медведь. Он очень большой, когда мы приближаемся к нему, он обиженно отворачивается от нас. Шкура у медведя зелёная — это от водорослей на камнях.
Вот и все. Экспедиция остается на берегу. На доме уже развевается российский триколор. Ребята стоят на берегу и машут нам. Сначала можно разглядеть эмоции каждого, улыбки, восторженные глаза и резкие движения. Потом лица расплываются, и вот наши ребята уже превращаются в крошечные фигурки на берегу самой северной точки архипелага Новая Земля. Капитан дает прощальный гудок — «Петров» берет курс домой.
Мы снова идём мимо Оранских островов. По скалам, больше похожим на готические замки, карабкаются, словно скалолазы, белые медведи. Медведи разоряют птичьи гнезда. На Оранских островах один из самых больших в Русской Арктике птичий базар. Птицы кружатся над скалами, над медведями, над нашим судном. Птицы кружатся над Арктикой и закручивают время по спирали. И вот мимо нас уже проходят поморские карбасы — крепкие, низкие суда, груженые рыбой и морским зверем. В карбасах такие же, как и их суда, крепкие, коренастые, впитавшие запах рыбы в каждую свою пору мужики. Они молчаливы, но их глаза улыбаются. А вот идёт на всех парусах голландское судно под руководством первопроходца Баренца. Арктика помнит все и каждого. Каждый ее гость оставил свой след на этой матерой земле, и вот мы стоим на палубе, мокрые от внезапно полившегося дождя, и прощаемся с ней. Арктика оставила свой след в нас. Навсегда немного изменив каждого.
Но так просто отпустить нас она не могла... Мы попали в шторм, чего и опасался капитан. Потому и с разгрузкой торопились — сводки из Архангельска предупреждали об ухудшении погоды и усилении неблагоприятного западного ветра. Только судно вышло в открытое море, с боку в нас предательски задуло, небо и вода слились в единое целое, и нас закачало. Я ни разу не испытывала в море морскую болезнь, чем очень гордилась. На этот раз мне тоже повезло. Но думаю, лучше бы мне было плохо так же, как большинству на «Петрове». Меня не мутило, но мне было страшно. Ходить по судну было практически невозможно, если не обладаешь моментальной реакцией — в любой момент на ходу могло швырнуть в противоположный конец коридора, а то и с лестницы скинуть. Посуда на камбузе звенела, гремела, билась вдребезги и в итоге с невероятным грохотом падала на пол. Вся эта какофония вызывала трепетный ужас в глазах поварихи. Она пришла на мостик и объявила, что обед отменяется. А как прикажете готовить в такую качку? Но есть никто не хотел. Все хотели, чтобы перестало качать. Под критичным углом, переваливаясь с одного бока на другой, небольшое белоснежное судно бодро шло мимо кричащих «СОС» траловых судов. Я провела целый день на мостике у капитана — там было спокойнее, хотя все время и приходилось держаться за поручни, иначе можно было улететь вниз. Шторм стих неожиданно, появились чайки, выглянуло солнце. Мы зашли в Белое море — мелкое, спокойное, родное.
Вот и все. Вместе с набравшимися впечатлений журналистами, художниками, фотографами в Архангельск возвращались студенты. Их не рискнули оставить на Новой Земле из-за потенциальной угрозы нападения белых медведей. Ребята как будто бы были рады. Но потом разговорившись все же признались, что искренне надеялись остаться. Их обнадежили — следующим летом, ровно через год, на мысе Желания поставят новые модули — комфортные, с сауной, кухней, техникой. Тогда каждый сможет безопасно побывать в настоящей русской Арктике.
На «Петрове» ликование — в мобильниках появилась связь, можно наконец позвонить домой, узнать, как там родные. На вопрос «как вы то?» сразу же взахлеб начинаешь рассказывать об айсбергах, медведях, ледниках, бирюзе моря... Мы под Северодвинском. Проходим через двойную радугу, а мимо, в паре километров, несколько паромов тянут «Приразломную» в Мурманск. В море плещется рыба, в небе снуют чайки, кричат белоснежные пароходы. Север оживает. И это хорошо.
P.S. Через два с половиной месяца все участники экспедиции живые и невредимые, обросшие настоящими полярными бородами, загоревшие и счастливые вернулись домой.