Культурный смотритель, глубоко вздохнув, отправился в АГКЦ. Миссия предстояла ответственная и, чего уж греха таить, специфическая. Юбилейный концерт Аллы Сумароковой «На крыльях песни русской…».
Шёл я туда с конкретной целью — посмотреть на, так сказать, «бабушек в самом соку». Ожидания были смешанные: от ужаса перед скукой до антропологического интереса. И знаете что? Я не ошибся. Это было не просто мероприятие, это был портал в другое измерение, где время течет иначе, а искренность измеряется в децибелах аплодисментов и литрах пролитых слез.
Уже на входе в храм культуры меня сбила с ног обонятельная волна. Запах стоял знатный, густой, хоть ножом режь. Пахло классическим бабушкиным трюмо: смесь «Красной Москвы», корвалола, пудры тридцатилетней выдержки и той неуловимой нотки уюта, которая бывает только в старых шифоньерах.
Дресс-код мероприятия заслуживает отдельного модного обзора. На наряды архангельские старушки не скупились. Такого разнообразия кардиганов, кофточек с люрексом и шарфиков я не видел даже на Диме Билане во времена его «прайма», когда он скакал с роялем. Это был настоящий парад вязаного кутюра, буйство мохера и торжество пайеток. Каждая пришла как на последний бал, и в этом было что-то трогательно-величественное.
Но самое интересное происходило в буфете и укромных уголках фойе. Здесь царила старая школа. Благообразные старички и бойкие старушки, особо не стесняясь, разливали по пластиковым стаканчикам из-под «Колы» нечто подозрительно плодово-ягодное. Судя по запаху и блаженным улыбкам — это были знаменитые «Слёзы Мичурина».
Кто-то уже был слегка поддат, кто-то — не совсем слегка. До меня долетали обрывки диалогов, достойные пера Чехова, если бы Чехов писал для стендапа: — Ну что сейчас молодость вспоминать, Люськ! Мы с тобой уже старые кашолки, своё уже пожили, давай лучше накатим за Аллочку!
И вот, наконец, долгожданный третий звонок. Мы вплываем в зал. Свет гаснет. И тут начинается действо, от которого культурный смотритель чуть не поперхнулся. Включается фонограмма… мощный, раскатистый звон церковных колоколов. Бум! Бум! В темноте это выглядело так, будто всех бабуль в зале разом собрались отпевать. Простите, может быть жестковато, но ассоциация была прямая.
Но не тут-то было! Смерть отменяется, на сцену выплывает (именно выплывает, а не выходит) классическая Алла Николаевна Сумарокова. И как грянет! Я не знаю названия этого хита, но припев впечатался в мой мозг навсегда: «Я ЖЕ РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, РУССКАЯ!!!».
Мощь была такая, что штукатурка с потолка АГКЦ жалобно задребезжала. И тут я понял: нахрена нам этот ваш голо*опый Шаман с микрофоном в лосинах, когда есть Сумарокова? Вот где настоящий, железобетонный патриотизм. Без спецэффектов, просто силой легких и широтой души. Кстати, голос у Аллы Николаевны — моё почтение. Звучит звонко, чисто, как у молодой девочки. Годы идут, а связки, видимо, заговоренные.
Однако, как в любой бочке меда, здесь была своя ложка дегтя в виде официальной части. Начался парад пиджаков. Сначала вышел глава города Дмитрий Морев с дежурным букетиком. Наговорил комплиментов, поулыбался. Ладно, проглотили. Следом потянулся заместитель министра культуры Владимир Анисимов. Встал, достал листочек и своим фирменным картавым голоском начал зачитывать поздравление. Скучно, сухо, бюрократично. За ним — представитель общественной палаты Юрий Сердюк. Тоже с букетом, тоже с речами.
Честно говоря, на третий раз это карусельное действо начало утомлять. Люди пришли песни слушать и плакать. За первые полчаса концерта прозвучала ровно одна песня и куча поздравлений от дядек в костюмах. Ребята, имейте совесть, дайте бабушкам хлеба и зрелищ, а не протокольных мероприятий!
Но стоило «пиджакам» уйти, как атмосфера в зале мгновенно изменилась. Она стала какой-то невероятно самобытной, домашней и теплой. Рядом со мной сидел уже прилично поддатый мужичок. Когда я пропустил его на свое место (видимо после туалета), он посмотрел на меня влажными, полными любви глазами и просто от всего сердца, крепко пожал мне руку. Без слов. Мол, спасибо тебе, сынок, уважаешь. Ну мило же! Это вам не слэм на рок-концерте, тут своя, интеллигентно-алкогольная вежливость.
А потом понеслись настоящие бэнгеры. «РОДНАЯ МОЯ ДЕРЕВЕНЬКА-КОЛХОЗНИЦА!» — пела Алла, и зал ревел. «Браво!» звучало после каждой песни. Старушки и старички отбивали ладоши, кто-то утирал слезы платочком, кто-то подпевал, не попадая в ноты, но попадая в настроение.
Алла Сумарокова, надо отдать ей должное, оказалась на редкость трогательным и душевным человеком. Никакой звездной болезни. Она искренне проливала слезы, говоря слова благодарности, много общалась со зрителем, будто это не концертный зал, а посиделки на кухне. Она для них — своя. Не звезда из телевизора, а соседка, подруга, та самая «русская женщина», которая и коня на скаку, и в горящую избу, и песню затянуть.
В сухом остатке: культурный смотритель уходил с легким чувством светлой грусти. Это был очень милый, закрытый клубный праздник. Праздник от стариков и для стариков. Без пафоса (если не считать колоколов), без фальши, с запахом валокордина и залежавшегося одеколона. И пусть они называют себя «старыми кашолками», энергии в этом зале было побольше, чем на иных молодежных тусовках. Живите долго, Алла Николаевна, и вы, её преданная кардиганная армия. Вы — настоящие.
Валентин Язвов