Ссылки на предыдущие части доступны в прошлых материалах.
Часть двадцать третья: Гремяще чудовища.
В школе N6 учился Николай Сергеевич Шарыпов. Родился в Архангельске. Кочегармашинист ледокола «Георгий Седов». Самый молодой из самых первых Героев Советского Союза. И первый из архангелогородцев, получивший это высшее в СССР звание за мужество, с каким преодолел трагедию 812-суточного дрейфа затертого льдами парохода «Георгий Седов». Именно Николай Шарыпов в ночное время, в ледяной воде, рискуя быть раздавленным между накренившимся бортом и льдами, заделал пробоину, полученную ледоколом. И пароход не затонул. Спасала «Георгия Седова» вся страна. Спасла.
Такой английский танк во время Гражданской войны 1918 года застрял в районе Наволока, под Плесецком. Это там, где добывают знаменитую летучую алюминиевую руду — североонежский боксит, и запускают в космос ракеты с действующего российского космодрома.
Под занавес социализма идеологам танк интервентов в центре города не понравился, свезли в детский парк. Народ в соседнем баре был возмущен. Акции неповиновения выглядели смешно и наивно. Автор этих строк, с ныне известным архангельским офтальмологом, лично наляпали краской на оставшемся постаментике: «Верните танк народу». Чуть ли не первое политическое граффити в Архангельске. Дотоле на архангельских заборах писали лишь известное, из трех букв. Как теперь сказали бы, «акцию» видели многие сотоварищи по рок-жизни. Авторов искали с милицией. Не нашли. Никто не сдал.
Танк вернули, когда уже не было ни ресторана «Полярный», ни знаменитого бара, аналога известной питерской кофейни «Сайгон» на Невском, поставлявшей миру питерских диссидентов.
«Полярный» купил… мент-кооператор. Как — история мутных расстрельных лет первичного накопления капитала умалчивает. Ресторан приказал долго жить. Была архангельская действующая живая легенда. Осталась барахолка шмотья, каких в городе десятки. Дивиденды от эксплуатации некогда легендарного архангельского здания кормят бывшего милиционера на побережье Черного моря. Свалил из Архангельска.
Нынче здесь УФСИН — управление исполнения наказаний. Лагерей на Архангельском Севере когда-то было много. Несчастные зэки пилили архангельскую тайгу нещадно. У города даже был странный журналистский штамп: «Всесоюзная лесопилка». Хвала небу, те времена канули, хочется думать, в небытие. Лагерные зоны на Русском Севере сжались, сморщились, истерлись, как шагреневая кожа. Зато управление получило шикарные апартаменты в центре города. Люди не любят такие места, интуитивно их сторонятся. Впрочем, этот дом и это место на Павлиновке во все времена было скандальным.
Когда-то здесь находилась доска «Они позорят наш город». Первое время вывешивали вовсе не фото бандитов и убийц. Можете представить, героиней одной из карикатур была нынешний мэтр архангельского телевидения, чьи воспитанники работают на всех центральных телеканалах России.
История смачная. Мама сшила девушке брюки. До щиколотки. Этакие удлиненные «бриджи». Просто оголтелый вызов советской нравственности и моральному кодексу строителя коммунизма! Другой подружке спроворили клетчатое пальто. В таком остро модном для скучной однообразной советской повседневности виде приятельницы всего-то прошлись по Павлиновке, ныне Троицкому проспекту. Были немедленно остановлены, препровождены милиционерами в отделение, нарисована карикатура и вывешена на всеобщее обозрение, как позор нашего города. Как же, первые публичные стиляги Архангельска!
Сегодня весело, тогда не очень. Не просто так помянуто, что место неприятное. Если повернетесь спиной к этому зданию, бывшему в ту пору Октябрьским ОВД, аккурат напротив, возле кинотеатра «Мир» и памятника красному террористу Павлину Виноградову, в одно из воскресений среди бела дня расстреляли беглого зэка. Автомат. Киллер. Демонстративная публичная казнь. Как перешептывался потрясенный город, один архангельский бандит замочил другого. Говорят, когда-то были друзьями. Не поделили бизнес. Дети, в том числе и так формировался первоначальный капитал частных состояний новой буржуазной России. Но некоторые источники богатства мам и пап лучше бы не знать. Не рекомендуется.
Прочь с этого советского пятачка. Бегал бы архангельский трамвай, не спешно, но увез. Тут как раз была одна из его наиболее энергичных остановок.
Представляете, сколь высока была насыпь для архангельских трамваев? Если честно, такого зрелища, как на архивном фото середины века, я не помню. Жилой дом на площади у кинотеатра «Мир» ещё припоминаю, а вот столь высоченного трамвайного подиума на Троицком — нет. Зато помню, сколько хлопот доставляли городу и горожанам эти советские внутригородские пассажирские составы. Шумели, гремели, дребезжали на всю «тогдашнюю» «Павлиновку» и Ленинградский. А уж как скрежетало на поворотах — жуть.
Признаться, мне архангельский трамвай на главном проспекте города не нравился никогда. Его расположение по центру проезжей части было несуразно, нелепо, неудобно. Когда вагон останавливался для посадки, десятки машин неизбежно застревали в пробке. Не автолюбитель, но авто колапс на Павлиновке казался мне невероятной несправедливостью, вызывающей раздражение. Как и само движение трамвайного вагона. Представляете, железнодорожный состав, товарнячок, нагоняет, обдает лязгом, грохотом вагонных колес и мчится прочь.
Бедные жители домов центрального проспекта: трамвай начинал бегать в пять тридцать утра и завершал в час ночи. Просыпаться под грохот товарняка и не заснуть, пока этот состав не свалит в депо. Не знаю, чему тут умилялись архангельские бабушки, до гипертонических кризов и сердечных приступов защищавшие трамвай на улицах нашего города. Многие из них в вагоны-то залезали с большим трудом. Ступени высокие, старух буквально втаскивали внутрь, втягивая подмышки, подталкивая, пардон, под то, что пониже спины.
Вагоны архангельскому трамваю доставались вечно попользованными в иных городах. Их привозили уже раздолбанными. Потому внешний вид лязгающего состава тоже не вызывал эстетического умиления.
Вдобавок ко всем прелестям «бабкиной радости», трамваи сжирали из городского бюджета чудовищные деньги на восстановление проезжего полотна в условиях архангельских болотных грунтов. Трамвай крушил асфальт с яростью диверсанта. «Павлиновка» бесконечно стояла в ремонте.
Когда он исчез с центрального проспекта, Архангельск с недоверием прислушался к неожиданно наступившей тишине. Удивился: оказывается, можно не торчать ежегодно несколько месяцев в ремонте главной улицы, да и сам проспект не столь уж узок. Сегодня вовсю ругают «низкопольные» автобусы на Троицком. Поверьте очевидцу: трамвай на «Павлиновке» был большим бедствием для города. Представьте, что движение по проспекту внезапно перекрывают на весь день. Когда он сходил с рельс, случалось целое трамвайное столпотворение. Железнодорожная змея перекрывала центр города наглухо.
Трамвай в Архангельске не добежал до своего столетия совсем немного. С ним связано немало забавного. Наиболее известный случай именно из архангельского трамвая перешел в анекдоты. Зимой на переднем сиденье ехали мама и сынишка, голову которого нелепо покрывал пуховый платок. Пацанчик неожиданно спросил:
— Мама, я — царь?
— Гадёныш ты, а не царь!
— Женщина, что вы такое говорите ребенку?! — возмутились окружающие.
— А что вы сказали бы засранцу? Вообразил себя царём, надел вместо короны хрустальную вазу. А снять не можем. Едем «в травму», разбить придётся. Жалко же.
Дело происходило, когда хрусталь был в большом советском дефиците. С детьми вообще случалось много забавного в трамваях. Я видел, как ребенок, сказав правду, так опозорил папу, что оба пулей вылетели из вагона. Дело было в переполненном утреннем трамвае. Народ спешил на работу. Папа — офицер, с дочуркой на коленях, ехали в детсад.
Девочка — егоза, крутится и крутится.
— Не вертись, а то маме скажу.
Дочка подумала и громко четко парировала:
— Тогда я скажу маме, что ты по утрам в раковину писаешь!
Вот уж конфуз, так конфуз. Офицер подхватил правдивое чадо и пулей выскочил из трамвая. Под хохот добрых архангелогородцев.
Так и быть, расскажу вам ещё одну трамвайную историю, свидетелем которой оказался, происшедшую с людьми, в своё время в Архангельске известными. Дело давнее, да и герои уже в мирах иных, не обидятся. Марина М. и Стас К. наиболее хорошо были знакомы архангельским книголюбам. Имели солидные библиотеки, занимались поиском раритетов, обменом и подпольной продажей книг.
Напомню, в СССР всё, что приносило побочные доходы, называлось презрительно спекуляцией, каралось по закону. За торговлю теми же книжками можно было запросто угодить в тюрьму, и сумма спекулятивной прибыли значения не имела. Марина и Стас общались, но, мягко скажем, друг друга не особо жаловали. И вот оно, сошлось.
Зима. Поздний вечер. Пассажиров мало. В вагоне Марина и Стас сталкиваются нос к носу, деться некуда, завязывается вялая беседа. Оба стоят, держась рукой за верхний поручень. Надобно заметить, личности не худенькие. М. — дама дородная, К. вообще необъёмен. Иных столь тучных людей в городе, пожалуй, не было. Мы работали в одном здании, лично видел, как дядька в один присест наворачивал трёхлитровую кастрюлю картошки с тушёнкой, запивая пятью стаканами чая. Три литра тушёнки с картошкой и больше литра чая за раз!
Так вот, стоят эти два могучих тела друг перед другом, руки вверху. Трамвай старый. Вагоновожатый резко тормозит. Марина и Стас дергаются и… вырывают трубу верхнего поручня! Сразу остановиться невозможно, инерция синхронным бегом проносит две необъятные туши с поднятыми руками и вырванным поручнем по вагону, трамвай дёргается ещё раз, парочка падает. Проход в старых вагонах был узким, а тела столь велики, что рядом приземлиться не могли, маловато места. Стас свалился на Марину. Выглядело впечатляюще. Два необъятных тела, не могущие уместиться в трамвайном проходе! Стас долго пыхтел, пытаясь скатиться с Марины. Тучность не позволяла. Наконец даме возлежание надоело или стало жаль шубу. Из-под Стаса зычно донеслось:
— Слезешь с меня, наконец, или как?
Немногочисленные пассажиры от картинки и так были на грани нервного срыва, не выдержали. Трамвай заржал. Двое пытались было помочь тучным бедолагам, но когда парень, не удержав Стаса, рухнул рядом, в вагоне началась истерика. Признаюсь честно, я даже не пытался приблизиться к этой живой горе. Моего, в ту пору бараньего веса хватило разве чтоб перепрыгнуть через неё, но ни в коем случае сдвинуть с места. Марина и Стас поднялись не без труда, трамвай специально сколько-то постоял на остановке.
Такая вот история. И все три пересказанных случая — чистейшая правда. Разве, с легким налётом бывальщинки, все-таки времени прошло немало. Даже трамвай пропал с архангельских улиц…
Продолжение следует