Недавно на улице Суфтина два деревянных дома сошли со свай. Специальный корреспондент ИА «Эхо СЕВЕРА» решил устроить рейд по кварталу, расспросить про стиль и качество жизни у местных и провести честную аналитику условий этой среды.
Свернув во дворы на пересечении Воскресенской и Выучейского (по той стороне, где деревяшки) и чуть пройдя вглубь, акула пера по-настоящему заблудилась. Первое, что бросается в глаза в этом месте, — невероятное количество деревьев и кустов, буквально захвативших пространство.
Улица Суфтина и её окрестности выглядят буквально как джунгли из фильмов про Индиану Джонса. Пробираться через них нужно только с мачете, перерубая ветки и листву. Из-за обилия зелени увидеть даже соседний дом — проблематично.
Неясно, как люди в принципе тут ориентируются и хоть как-то находят дорогу домой.
Наверное, главными приметами в этом деле служат малые архитектурные формы — возле каждого дома они разные: вот стоит специальный диван для вечернего пива, вон — забор, украшенный розовыми и голубыми шариками, а ещё чуть подальше — фургон без колёс, возле которого расставлены стулья и стол. Какой колорит!
Такие арт-внедрения в городскую среду не снились даже авангардисту Панову.
Поражает в этом квартале ещё и обилие покосившихся сараев. Непонятно, что мешает людям создать для себя безопасные и эстетически здоровые условия.
Почему никто десятилетиями не перестраивает хотя бы сарай? Некоторым уже стало проще хранить дрова прямо на земле — в этих дворах можно заметить десятки поленниц, разбросанных по траве и песку. Древесина отсыревает, дрова потом невозможно использовать сразу же, но никто не спешит вкладываться в постройку сарая.
Одной только нехваткой средств это не объяснить. Скорее, местным просто нормально и так. Среда безвозвратно изменила их личности, и эти люди переродились.
Удивительно и количество заборов. До абсурда доходит желание человека оградить «свою» территорию в таких условиях. Из-за заборов проход по дворовым тропинкам усложняется в разы. От непроходимых зарослей эти территории не может избавить никто, а влепить дополнительных преград для перемещения горазд любой. Узость окружающего нас пространства, вероятно, определяется узостью людского сознания.
Интересно, а что госпожнадзор… Их уже расформировали? Ведь если (не дай Бог) пожар… Сюда ни одна пожмашина не заедет.
На одном из заборов висит табличка: «АВТО ремонт запчасти». Интересно, кто и что здесь чинит? И как?
Самая интересная часть квартала — заброшенные деревяшки. С выбитыми стёклами, без дверей, утонувшие в густой растительности, они напоминают барские усадьбы после разорения пьяными матросами и крестьянским народом. Выглядят эти заброшки, кстати говоря, намного более статно и благородно, чем всё ещё обитаемые дома.
Остаётся только гадать, сколько трупов пропавших без вести людей может находиться в этих жутких и красивых местах, среди бутылок и шприцов. Серьёзно: этот квартал — лучшее место в городе для идеального преступления. Никаких свидетелей, никаких улик. Только шумящая зелень.
В одной из этих заброшек, кстати, в приснопамятные 90-е большие дела делались — худенький пацанчик со зрачками с колеса БЕЛАЗа (диджей в бандитской малине) тут хранил килограммы кокаина. Чистейшего, как слеза младенца. Ни один опер сюда не совался. Тут же хранились стволы и даже гранаты. Здесь проводились афтепати под разудалый рейв. Здесь же прошла и первая драм-н-бейс вечеринка. Времена были, приятно вспомнить. А ещё тут в 97-м у Степаниды *идоровны — известного гомосексуалиста и скрипача, отличительной чертой которого были два арабских ножа, спрятанные в ковбойских кожаных сапогах, оторвали огромные цыганские серьги высокой пробы вместе с мочками ушей.
Здесь же столовался фенюгой сын вице-мэра Архангельска — ставший знаменитым чуть позже, когда стырил у московских бандитов целый вагон «Мартини», продал его на Черкизоне и смотался к маме в Чикаго.
Но вернёмся в реальность сегодняшнего дня…
За время исследования территории корреспонденту встретился лишь один местный житель — парню 18 лет, и он пожелал не представляться. Молодой человек — кстати, исключительно начитанный и умный и даже вкусно пахнущий «Айсенбергом Ля Пеше», пояснил, что жизнь в этом месте несёт экзистенциальную и физическую угрозу — нет никаких сил ежедневно смотреть из окна на агонию целой части города, живя в её эпицентре, и думать, что в любой момент твой дом может загореться или сойти со свай. К тому же местные зачастую настроены враждебно друг против друга (не говоря уже о гостях квартала), поэтому неизбежны конфликты и даже драки. Юноша рассказал, что является поклонником Наполеона, с детства тянется к высокой культуре и мечтает, что его дом и все окрестности после его переезда в Москву сгорят дотла.
Единственное по-настоящему красивое проявление жизни во всём этом хаосе — отцветающий шиповник. Посмотрите, как невероятно его лепестки падают на грязную землю.
На ум после такой прогулки идут грустные строчки сибирского поэта Бориса Рыжего:
В кварталах дальних и печальных,
что утром серы и пусты,
где выглядят смешно и жалко
сирень и прочие цветы…
…Он развязал и выпил водки,
он на х… из дому ушёл,
он захотел уехать к морю,
но до вокзала не дошёл.
Он захотел уехать к морю,
оно — страдания предел.
Проматерился, проревелся
и на скамейке захрапел.
Но море сине-голубое,
оно само к нему пришло
и, утреннее и родное,
заулыбалося светло.
И Дима тоже улыбался.
И, хоть недвижимый лежал,
худой, и лысый, и беззубый,
он прямо к морю побежал.
Бежит и видит человека
на золотом на берегу.
А это я никак до моря
доехать тоже не могу —
уснул, качаясь на качели,
вокруг какие-то кусты
в кварталах дальних и печальных,
что утром серы и пусты.