Информагентство «Эхо СЕВЕРА» уже писало про боевые будни наших земляков на Донбассе. В частности, страшную историю о том, как архангельский боец при взятии Камышевахи стал свидетелем преступления наёмников.
Немецкие и польские «солдаты» безжалостно обстреляли дом 82-летней бабушки. Это случилось в Луганской народной республике (ЛНР).
Свидетелем преступления стал боец Кирилл — житель Архангельска, участник войн ещё начала 2000-х.
Страшная метаморфоза случившегося в том, что бабушка помнит, как во время Великой Отечественной войны, почти месяц её, ещё крохотную девчушку, родители скрывали в подвале от немцев.
И вот спусти 80 лет её дом снова обстреливали немцы. Те же фашисты. Наёмники из Германии и Польши.
Во время обстрела погиб её сын.
Бабушка осталась совершенно одна, в прифронтовом городе, под обстрелами.
Кирилл лично захоронил прямо в простыни сына бабушки и потом четыре дня, пока позволяла обстановка, ухаживал за старушкой в перерывах между боями
Вот так поступают русские солдаты — Воины и Люди.
***
Кирилл воевал на Донбассе добровольцем: брал Камышеваху и Попашное, лоб в лоб встречался с наёмниками и нацистами из укроповских батальонов. Сейчас он приехал на побывку в Архангельск. Грех было не воспользоваться случаем, чтобы не взять интервью.
— Кирилл, как вы оказались там?
— Приехал от «Ахмата», из Грозного.
— А в Грозном вы что делали?
— В Грозном на Гудермесе была база российского спецназа. Нас там обучали очень многому, а потом собрали в отряд.
— А в каком вы месте воевали?
— Когда мы приехали, уже заканчивали брать город Попасное. А после этого поехали на Камышеваху. Полтора месяца мы там были…
— Каково отношение к русским солдатам местных жителей на освобождённых территориях?
— В основном, положительное.
— А встречается ли отрицательное отношение?
— Таких очень мало. Они просто молчат, ничего не говорят. А остальные — кто чем помогают.
— Мы ставили новость от вас о немецких наёмниках, которые убили сына у пожилой женщины, что помнит ещё Великую Отечественную. Расскажите об этом. В самом ли деле там были немецкие и польские наёмники?
— У меня есть фотографии в «Скайпе», там не только немецкие и польские наёмники, есть со всего мира. На самой первой фотографии — парень-наёмник из Испании. Он с другими военными был ликвидирован нами в Камышевахе, когда они пытались прорваться из города.
Они не знали, что мы там стоим, мы не знали, кто там едет. Только приехали в Камышеваху, смотрим, легковая машина едет. Приняли решение, что это не наша машина…
— …и она оказалась не наша. А в плен брали наёмников?
— Они сами не сдаются. Они все на наркотиках, не боятся ничего. Стреляешь, они падают — и улыбаются.
— А откуда они берут наркоту?
— Они пьют американские таблетки. Не знаю, как называются.
— Типа амфетамина, что ли?
— Да, вроде этого. Одна таблетка действует три-четыре дня. Толком не спят, не едят почти ничего.
— А разрушения в населённых пунктах сильные?
— Практически там ничего не осталось.
— И народ всё равно за наших? Да, и ещё: действительно ли есть такой приказ, о котором говорят по всем федеральным каналам: не стрелять по жилой инфраструктуре?
— Да, говорят такое, но всё равно…
— Попадают?
— Да.
— А укропы сильно по населённым пунктам стреляют?
— Да у них уже всё пристреляно. В каком бы квартале ты ни появился, всё равно стреляют прицельно, настолько точно у них все пристреляно.
— Я так понял, вы командовали небольшим подразделением. У вас все были добровольцами?
— Да.
— Что заставляет людей идти на войну?
— Например, у меня уже был большой боевой опыт: и Чечня, и служба в спецназе. Не зря говорят, что война затягивает.
— Но страх смерти всё равно есть?
— Ну, да.
— Я посмотрел видео, вы воевали довольно отчаянно. Без броников, без касок…
— Первые дни у нас не было вообще ничего, ни броников, ни касок. Местные ребята из тамошнего министерства обороны называли нас киборгами: идём почти голые. Удивлялись нам.
В Камышевахе на той стороне был пулемётчик, у нас с ним были постоянные столкновения. Я ночей не спал, думал, как бы его убрать. Серьёзный специалист. И на второй день комбат увидел, как всё простреливается, принёс мне бронежилет, каску. После этого я надел бронежилет.
— А ваш недруг с той стороны?
— Потом его ликвидировали. Через неделю.
— То есть, вы неделю за ним охотились?
— Да.
— А как у вас там с обеспечением продуктами?
— У нас их вообще не было. Ни продуктов, ни сигарет. Покупали все сами. На передок (передовую, — прим. ред.) продукты тебе никто не принесёт. Техника туда не идет. Если кого-то ранили, убили, то очень проблематично его оттуда вытаскивать: надо пройти простреливаемое поле в два километра, мало кто рискует.
Конечно, если раненый, ждешь — ночью или рано утром меньше риска. А ещё эта бабушка с нами была. То ли четыре, то ли пять дней — мы просто не могли её эвакуировать.
— И эта бабушка реально помнит ещё оккупацию в Великую Отечественную?
— Да, она сама себе удивлялась: как это, я столько лет прожила, что, помню ещё войну?
— А что представляет из себя так называемая передовая? Есть ли определённая линия фронта и ничейная, нейтральная полоса?
— Ну вот, например, есть линия домов, где расположились наши. А через сто метров — линия домов, где их войска. Их видно, они нам руками машут, все под наркотой.
— Типа привет передают?
— Ну, да, вроде того.
— А вне населённых пунктов? Линия фронта?
— Например, это село, Камышеваха, было занято их националистическими отрядами. Их надо было отбить и выйти на противоположную окраину. А у них очень много иностранного оружия, такого, как «Джавелины».
— Отличаются ли чем-нибудь националистические украинские отряды от подразделений регулярной армии?
— Да. Националистические отряды гораздо профессиональнее в плане стрельбы, натасканы, так сказать, в военном отношении. А украинская армия — как и все прочие армии, всё предсказуемо и понятно. Как воевать с националистами — надо очень хорошо подумать.
— Вам приходилось брать в плен кого-либо из нациков?
— Нет, ни одного пленного я не брал. Когда мы стояли в Камышевахе, к нам каждый день приходили люди с той стороны.
Взяли моду — приходить рано утром. Меня, бывало, будят в четыре, в пять утра: командир, так и так, там опять пару человек привели. Спрашиваю, кто такие. Говорят, мы местные. А у нас эта бабушка жила, спрашиваю: есть ли у них такие, называю фамилию, которую те сказали. Нет, говорит, таких у нас нет. Ну, всё понятно.
— Диверсию хотели совершить?
— Да, примерно. Хотели узнать, сколько наших войск здесь, где какое оружие, что и как.
— Наши ракеты — эффективное оружие?
— Я видел их очень мало.
— Но «Солнцепёк» — это ведь реально страшное оружие?
— Да, выжигает всё кругом. Но их очень мало. Так же, как и вертолетов — их мало, и над передовой они не летают. Танки — тоже не появляются, потому что у них настолько сильное и точное оружие, что подбивают сразу.
— А правда ли, что у укропов чисто животная, патологическая боязнь отряда «Ахмат», чеченцев?
— Помню такой случай, ещё с командировки в Чечню. Мы стояли в горах, а на той стороне кричали, что у них гранатомёт. Так и тут, я вспомнил тот боевой опыт, по их укроповской радиостанции сообщил, что у нас «Ахмат». И там человек 15-20 снялись с позиций, убежали. Их потом искали.
— Ваше мнение: нужно ли России применять самое грозное оружие — «Сарматы», «Посейдоны»? Просто бабах — и ничего нет.
— Это все применяется, но у них. Очень точное оружие. Возможно, от НАТО.
— Так пора ли нам применять такое оружие?
— Да, пора.