Молва через века донесла до нас сказ про ломоносовский кулак — хуком слева мог лошадь завалить. Но ни одна кобылка от него не пострадала — добрым Михайло рос: животинку, наоборот, защищал! А вот немчуре, как доносили императрице, глаза порой на *опу нет-нет да натягивал…
Кстати, от славы этой и фамилия его образована. ЛОМ О НОСов некоторыми учёными-историографами прочитывается как «С ЛОМ НОСОВ».
На самом деле зря земляки в XVIII веке боялись кулаков отрока Михайло. Зря/не зря, а от страха фантазии в ту пору (впрочем, как сейчас) только полётистей становятся.
Молва, давно уже ставшая местным фольклором Холмогорской земли, приписывает Ломоносову недюжую потенцию, огроменное мужское достоинство и здоровенные, хорошо набитые кулачищи.
В сочетании с богатырским корпусом «Великого российского новатора» эти кулачищи ещё в раннем отрочестве обеспечили Мише с Курострова славу во весь окрест — от Холмогор на Западе до Вавчуги на востоке и Соломбальских верфей на Севере!
Фольклор на холмогорщине до сих пор хранит сказание о том, как, бывало, выходил распотешившийся Михайло на куростровскую песчаную косу, а в руках у него земляки две книги примечали — «Арифметику» Магницкого и «Грамматику» Смотрицкого.
Приплывающий люд, кто не успевал вовремя развернуть лодки, нехотя/вынужденно приставали к берегу. Зачем приплыли? Со страху, как правило, и припомнить не могли…
…И только Михайло, крепко сжимая в здоровенном подмышье умные книги, понимающе улыбался — он-то всё и всегда помнил. Помнил без злобы, поскольку хлопцем добрым был. Но удовлетворение от искусно поставленного фингала всё же получал.
Потому и стоял на косе, улыбаясь во весь свой огромный рот. Заезжие с реки думали, что он своим видом рекомендует не борзеть, а Михайло чуваков просто приветствовал.
Выражаясь языком Киплинга, мы одной крови — вы и я… Поморской!
Интересное наблюдение, не правда ли? И провидческое! Земляки именно в такие моменты заприметили в совсем юном крепыше проницательность, свойственную великому учёному-новатору.
А что визитёры?..
А визитёры, сойдя на куростровский берег, демонстративно потирали ушибы с фингалами — дескать, Михайло, ты бил вчера. Сегодня — воздержись…
И со словами: «Ну, Мишка, и богатырский же у тебя удар!» откладывали самый жирный хвост сёмги в сторонку, мигая подбитым глазом отроку Мише: мол, это тебе!
Но Михайло, как гласит молва, чужого не брал. Отсюда знакомый нам по портретам над школьной доской знаменитый ломоносовкий поворот головы — чуть вправо и вверх — он так заезжим подносителям давал понять, что добро их ему не интересно.
Мы, типа, куростровские, правильные: стукнуть — это пожалуйста, а чужое имущество нам не требуется, счастья оно не принесёт.
Сколь великая мудрость предков из глубины веков — если бы вся чиновничья свора, которая сейчас «пилит» бабло на 310‑летии Ломоносова, была бы такая же правильная, какими были земляки Ломоносова…
Впрочем, хватит мечтать — вернёмся к повороту мудрой ломоносовской головы на портретах.
Как уже сказано выше, это обращение к заезжим: дескать, тебе наверх, брателло — неси багаж в деревню! И уже на словах, перекрикивая ветер с Двины, юный, но крепкий Ломоносов добавлял: ко мне подойдёшь, когда дело сделаешь.
Земляки понимающе улыбались, но в кулак, заезжие начинали спотыкаться…
Сделав дела, заезжие подходили к Мише. Близко никто не стоял, а издалека был виден лишь результат: подошёл — получил — ушёл.
Фольклор сохранил песню-причитание женщины, предположительно из Вавчуги. Её муж однажды с Курострова приплыл (к Мишке тоже подходил), но в избу не прошёл.
Прикрывая распухший глаз, в баню поплёлся спать. А женщина, ожидая любимого, бражки супругу наготовила…
И потому она поёт грустно-грустно:
«С кем я браааагу пить буду
Без совеееету?
Ой-ой!
С кем я брагу пить буду?»
Сейчас это одна из самых за душу берущих песен Государственного Академического Северного Русского народного хора! И этим наследием мы тоже Ломоносову обязаны…
На самом деле Михайло выходил на берег не как разбойник — его к знаниям тянуло. «Грамматика» Магницкого и «Арифметика» Смотрицкого были зачитаны до дыр, пестрили пометками.
Каждая пометка — вопрос. Вот она, разгадка!..
Ломоносову с заезжими людьми поговорить по существу науки хотелось: уточнить Магницкого, дополнить Смотрицкого…
А люди думали, что Мишка докопаться решил. Типа, раз подзывает — значит, опять бить будет!
А ещё на холмогорщине в народном творчестве плач сохранился. Нот безутешного горя в том плаче нет — плач этот позитивный.
Возможно, что известный артист Леонид Утёсов уже в XX веке к заунывью северного мотива добавил темпа, и получился мотивчик милой песенки:
«Путь-дорожка дальняя,
Там изба читальная,
Трын-трын-трын…»
А вы думали, что 1000 километров за рыбными хвостами можно прошествовать без песни?
Песни Ломоносова в каждом из нас! Спасибо, земляк: всё у нас плохо, но песни ХОРОШИЕ, ДУШЕВНЫЕ.
Драматург Айвазовский
