— Ты откуда, брат, из Москвы? Чё там слышно, когда уже пустят к нам самолёты из России?
Я живу на Гоа с февраля 2020-го, и последние пару месяцев этот вопрос мне задают через день: лодочники, таксисты, официанты в пляжных ресторанах. Слышал, за годы своих бесчинств русские туристы изрядно достали местных.
Слишком много пьют и употребляют, не слишком много тратят. Бьют арендованные скутеры и ведут незаконный бизнес. Говорят, представители местного сервиса чуть ли не митинговать хотели за отмену чартеров из России. Теперь наоборот — грезят открытием рейсов. Хотя бы из России.
Кто здесь остался
Сезон 2020–2021 на Гоа обещает стать самым необычным за многие десятилетия: границы закрыты, туристы не прилетели. Обеспеченных семей из Бангалора и Мумбаи здесь по-прежнему много, особенно по выходным. Но иностранные коммьюнити сильно поредели. Сколько на Гоа россиян — сказать трудно.
По грубым прикидкам — тысяча-полторы. В марте, накануне локдауна, было вдвое больше. За полгода, с марта по сентябрь, отсюда вылетело 13 вывозных чартеров в Москву и другие города. Из Дели — 10. «Почти 6 тысяч российских граждан покинули Индию в рамках вывозной программы», — отчитывалось минувшей осенью российское посольство в Дели.
Индия запретила въезд в страну для иностранцев и приостановила действие виз 13 марта. Таким образом, остались лишь туристы, прибывшие до этой даты плюс те, кто живет здесь годами (бизнесмены, русские жены индийских мужей, просто тусовщики).
В эту категорию гоанских лонгстейров прямо сейчас плавно перемещаются сезонные зимовщики. Приехавшие год назад на три месяца и по причине пандемии застрявшие — точнее, ВЫБРАВШИЕ остаться тут (раз уж в мире коронавирус, а Индия не гонит). В числе таких и мы: я, жена и 4-летняя дочь.
В декабре 2019-го, мысленно зажмурившись, бросив работы, сдав квартиру, втроём прилетели из Шереметьево в Дели. Была цель перестать делать то, что не хотим. Чтобы вместо нелюбимой Москвы — сказочные восточные города, где весело (но поначалу страшновато).
Фото: Василий Кондрашов.А вместо выгорания и постылой работы в теленовостях — съёмка документалок о людях и культуре. Нам по 30 лет с небольшим, дочь к школе не привязана, мамы более-менее здоровы — когда, если не сейчас? Вернуться планировали через пять месяцев, в мае. Даже билеты в Москву купили.
Первые два месяца провели в Варанаси и Калькутте (да, неожиданный выбор), а к февралю прибыли в Гоа. Перед Москвой хотели еще махнуть в Гималаи. Но сейчас мы всё ещё живем в Гоа безвыездно. Позади — локдаун, монсун, ковид (болели в сентябре), матпомощь от российского государства и другие чудеса.
Весна: сезон жары и страха
Всё было так: 13 марта Индия закрыла для иностранцев границы на въезд и приостановила действие туристических виз. Через десять дней, с нарастанием коронавирусной пандемии, закрылись границы между штатами, и начался локдаун.
Раньше ковид казался далёким и призрачным, и я наметил на март путешествие: на две недели слетал в Западную Бенгалию один. Чудом успел вернуться на Гоа в самый первый, «пробный» день локдауна — 22 марта. Через пустые аэропорты, двумя полупустыми самолётами летел над паникующей страной: Калькутта-Мумбаи и Мумбаи-Гоа.
Полтора месяца назад таксисты рвали вновь прибывших на части, выхватывая их из толп и пихая в свои черно-желтые автомобили. Теперь мне пришлось понервничать, разыскивая хоть кого-то, кто бы отвез меня в Арамболь (60 км). Работала всего одна стойка заказа такси из пары десятков, все водители были заняты.
Фото: Василий Кондрашов.Уехал-таки. Через час катил по Арамболю — и едва узнавал его. Вместо рыночной толкотни, пестрой толпы, долбежки транса из кафешек — стрёмная тишина и пустота, разве что перекати-поле по улице на прыгают. В тишине шелестят ветками пальмы и жарит солнце.
Лирическое отступление про Арамболь
Вообще, что такое Арамболь? Формально — большая деревня на самом севере Гоа. Рыбаки, женщины в сари, пыльные переулки, бетонные колодцы, одноэтажные домишки из пористых, будто пемза, рыжих латеритовых кирпичей. Коровы, собаки, свиньи, петухи. Замусоренные обочины и углы.
Пальмы и баньяны. При этом Арамболь — самое тусовочное, фриковское и, как некоторые считают, самое наркоманское место в Гоа. Живешь здесь, будто на рейве или тату-конвенции. Почти все, кроме местных аборигенов, носят дреды, затейливые татуировки, обильный пирсинг, индуистскую символику на одежде.
Слетевшиеся сюда со всего мира, они пыхтят за столами кафешек, цедят ром-колу или пиво, оживлённо обсуждают последние пати, расширение сознания, путешествия в Гималаи, психоделические трипы, цены на наркотики, с ковриками под мышкой спешат на йогу.
Местные, коренные арамбольцы, рыбаки и крестьяне, давно адаптировались: заставили пляжи Арамболя нескончаемой цепью ресторанов-шеков (из каждого грохочет своя мелодия), а центральные улицы — рядами палаток с барабанами, укулеле, благовониями, бонгами и причудливой одеждой, пошитой по особой гоанской фрик-моде (неизменной лет 15 точно, в качестве пруфа — сюжет Андрея Лошака о Гоа из программы «Профессия репортер»). В общем, в феврале ключевым хештегом к арамбольской жизни я бы сделал слово #ПОТРЕБЛЕНИЕ.
Фото: Василий Кондрашов.Потребление кайфа в трипах и на пати, еды и бухла в десятках кафе, пан-эзотерики и квази-индуизма из уст псевдогуру, дешевого алко из тысячи вайн-шопов. Я всегда любил лесные опен-эйры и упоротые выставки, рейвы и панк-гиги. Но Арамболь оставлял странное чувство: вроде бы рай, но с привкусом болезненности, тления.
С татуировками и пирсингом, гитарой и длинной бородой, только приехав в Арамболь в феврале, я выглядел в нём стопроцентно своим, как мне кажется. Окажись я тут пять лет назад, подумал бы, что попал в рай и сразу же ударился бы в разноцветный гоанский гедонизм. Но внутри нынешнего, 32-летнего и семейного меня вдруг раздраженно забурчал мерзкий голос:
«Эй, красавчики, а вы чем занимаетесь, а? Что вы делаете целыми днями? Вот ты, смуглый, длинноволосый, в распахнутой рубашке, ты каждый день пританцовываешь под транс у этого бара с пивком, ты что делаешь в своей жизни? Ты без конца потребляешь кайфы, но что в тебе есть ТВОЕГО? Может, лучше тебе постричься и на работу устроиться?».
С другой стороны — что взять с курортного места на пике сезона? В Морджиме вон вообще Григорий Лепс играл в отеле по вечерам (там мы по прилету из Калькутты сняли номер на первые дни), и везде были одни русские, и все они выглядели не очень здоровыми и совсем не счастливыми.
А посреди Арамболя нашелся-таки приятный дом в аренду — 5 минут ходьбы от пляжа, в удивительно тихом месте со своим бамбуковым садом, хозяином Нарешем (олдовым гоанским растаманом с дредами по пояс), его весёлой дворнягой по имени Рада и соседями-французами. Они — на втором этаже, мы — на первом, в квартире со спальней, большим холлом и кухней с барной стойкой (всегда о ней мечтал).
***
Там, дома и в саду, мы провели локдаун. После однодневного, «тренировочного» локдауна, 22 марта, сразу же, без паузы стартовал второй, на три дня. Затем — два трехнедельных подряд. Началась очень странная жизнь.
Все перевернулось с ног на голову. Арамболь затих и напрягся. Перед локдауном власти разрешили гоанцам в последний раз проехаться по торговым точкам и закупиться — и за полдня полки продуктовых были опустошены. Мы запаслись консервами, крупами и фруктами-овощами.
Овощные лавки первые пару недель не работали вовсе. Остальные иногда открывались на пару часов по утрам — покупателей запускали по одному либо вовсе выдавали продукты из-под полузакрытых ставней. Мы всерьёз опасались, что поставки отменят совсем, и нам будет нечего есть. Сменились темы разговоров в компаниях: вместо вечеринок и трипов стали говорить о насущном:
— Ого, я смотрю, мешки у тебя, чего купила?
— Да вот «Шивкрупа» на пару часов утром открылась. Час в очереди отстояла — успела взять остатки риса и манговое пюре. А с дочкой подруга согласилась посидеть.
— А у меня лимоны и лук — прикинь, сейчас на Дандос-роуд овощной работал, там толпа, и только лук с лимонами остались! Я набрал мешок, а заплатить не успел — копы вломились и разогнали всех. Кричали такие, палками бамбуковыми по прилавкам стучали.
— Дела… Вы что в итоге едите-то дома?
— Рис и дал, всё по-прежнему!
— И мы. Рис и дал, дал и рис.
Дал — индийская похлебка из чечевицы. Вместе с рисом — пожалуй, самая дешёвая еда в Индии. На сто рупий можно купить по кило того и другого и несколько раз пообедать. И в те тревожные дни именно чечевица и рис были худо-бедно доступны всегда.
Проблемы с полицией у многих случались. Но чаще из-за совсем уж дерзких вещей — скажем, с вечеринки на Морджим-бич в ночь на 9 апреля. О ней потом в новостях писали: 60 человек россиян, барабаны, алкоголь, музыка, костер, танцы.
Полицейские жёстко разогнали тусовщиков палками, а организатора по имени Арсений задержали. Похоже, что от такой наглости гоанские власти просто опешили. И всё равно небольших тусовок и разгонов за апрель–май было еще несколько (только пати теперь устраивались на отдаленных пляжах либо горных плато).
Но это исключительные случаи. В повседневности нарушающих локдаун белых туристов копы разгоняли окриками, а вот местных — не церемонясь, палками. Те нередко отыгрывались на нас: взвинченные ежедневными ковид-новостями по индийскому ТВ, из радушных и добродушных они вдруг стали подозрительными и агрессивными.
Телеграм-чаты, главный канал связи для русскоязычных гоанцев, тревожно сообщали: «Хозяин выселяет нас из дома с ребёнком, срочно ищем жильё» или «Пытался проехать по Пернем-роуд — местные с палками заблокировали дорогу и чуть было не отобрали скутер».
Локдаун: оказывается, в Арамболе классно
Спустя пару недель народ осмелел. Полиция инспектировала улицы и пляжи обычно в одни и те же часы — около десяти утра и перед закатом. В остальное время можно было наслаждаться морем, причем без музыкальной какофонии из шеков. Торговые палатки с барахлом все до одной закрылись. Толпы исчезли. Осторожно выбираясь на прогулки (незаконные вообще-то), я вдруг понял, что Арамболь на самом деле — приятное место!
День за днём я просыпался до восхода солнца и шёл гулять на плато, в джунгли, по горным тропам над морем. Я все ещё открывал для себя Северный Гоа, и, притихший, он оказался прекрасен. Разбушевавшееся к маю море обрушивало громадные волны на скалы. На выжженых солнцем плато встречались дикие свиньи, обезьяны и павлины.
В джунглях, среди баньянов, диких манго, лиан и камней выживали знакомые — безумное стихийное русско-индийское коммьюнити. Оно существовало и в сезон, но теперь пополнилось теми, кто лишился жилья. Сторонники теории мирового заговора, нашедшие в лесу убежище от угрозы поголовного чипирования и вышек 5G.
Индийские псевдосадху. Непальские алкаши, вечные зачинщики потасовок. Просто веселые ребята и девчонки из Арамболя. Отдельно запомнился парень-москвич, уже который месяц скитавшийся по стране вдвоём с 6-летним сыном. Однажды, после вечеринки на ближайшем пляже, сюда, прослышав о лесной коммуне, наведались копы с канистрами бензина, обошли стоянки — и сожгли все пожитки лесных жителей. После чего джунгли опустели совсем.
Разумеется, наш майский рейс Дели–Москва отменили.
Перед самым сезоном дождей, в конце мая, Арамболь казался совсем упадочным. Пустые улицы, которые больше никто не прибирал, закрытые витрины. На их фоне особенно ярко смотрелись неприкаянные уличные персонажи, индийцы и иностранцы, ставшие гоанскими бродягами. Вот непалец Бим — щуплый неформал неопределенного возраста, раскосый, смуглый, в майке с транс-принтом и в хинду-татуировках.
Я вижу его каждый день. Обычно он пьяный и практически течёт по дороге. Либо в камланиях мечется по пляжу, воздевая руки к небу и крича проклятия. Но сейчас утро, в это время он ещё более-менее в форме — и завидев меня, дежурно спрашивает 50 рупий (100-граммовый мерзавчик «Олд Монка» стоит всего 30, бухать на Гоа можно очень дёшево).
Вот Андреа, итальянец лет 55-ти. Он же — «италиан баба». У него тощее коричневое тело, всклокоченная борода, очки в тонкой оправе и выглядывающие из-за них умные глаза. Имущества — один небольшой рюкзак.
На Гоа он живёт уже пару десятилетий. Часто — в джунглях, на пляжах, просто на улице под навесами. Он тоже всё время прибухивает (обычно — каджу фени, то есть самогон из кешью, традиционное гоанское пойло и самая дешёвая выпивка в наших краях), но я ни разу не видел, чтобы он терял лицо. С ним интересно поболтать.
Вот дредастый Шанкар и короткостриженый Махеш. Оба — с севера Индии, из горных штатов. Они строят в джунглях хижину и собираются в ней мунсунить. Вот палестинец Марван. По вечерам он садится у ворот своего гестхауса рядом с морем, подключает электрогитару к комбику и классно импровизирует. Когда мы проходим мимо, моя дочь всегда зависает рядом с Марваном и по 20 минут танцует под его музыку.
Тогда же, в мае, гоанские власти начали вводить в режим послабления. Открылись магазины. Мы стали выбираться в соседние деревни. Однажды в конце мая небо заволокли монументальные тучи, разразившиеся оперным ливнем — первые осадки за полгода! А первого июня будто по расписанию стартовал сезон дождей — теперь уже в полную мощь. Наш первый в жизни мунсун.
Второе чудо посерьезнее: как россияне, застрявшие за рубежом, ещё и с ребёнком, — мы вдруг получили от российского государства денежную выплату. Ради неё в конце марта я заполнил форму на Госуслугах — и вскоре забыл. Всерьёз на деньги не рассчитывал. А спустя два месяца на карту вдруг упали рубли — примерно 145 тысяч. И продолжали поступать по несколько тысяч весь июнь.
Россияне пару раз в месяц улетали домой вывозными рейсами, а мы остались. К мунсуну цены на жилье и байки упали в полтора–два раза. Мы переехали в Морджим. На этот раз он оказался суперуютным и тихим — никакого бухого караоке по ночам и толп на улицах. Лишь капли на изумрудных листьях пальм, сошедшее с ума море и ежедневное шоу от облаков на небесах.
Сезон дождей: зелень, влага, уют
Слово «мунсун» — скорее сленговое. Калька с английского monsoon. По-русски правильнее было бы сказать «сезон дождей» или «сезон муссонов», но так тут никто не говорит.
Стало прохладнее. Несколько раз налетали почти ураганы, которые страшно, как в новостях о тропических циклонах, трепали пальмы, растущие над Морджимом. Пляжи, как бездомные бродяги: серые, засыпанные мусором, который принесли потоки воды из деревень и выплюнуло море. Ещё море унесло с собой песок, обнажив тысячи валунов.
А в последние дни мая, ещё до дождей, на многие километры пляжей легла странная черная россыпь — тонкой, в 10-20 сантиметров, полоской, извилисто начерченной прибоем. Ее крупинки на ощупь были мягкие и жирные, пахли мазутом. Бывалые пояснили: перед мунсуном в открытом море моют нефтетанкеры. Отмытое прибивает к гоанским пляжам. «Обычное дело, каждый год так. Ничего не поделаешь. К сезону вода будет нормальной» — говорили местные.
Официально в сезон дождей купаться запрещено, но тут и самому не хочется. И гоанская жизнь переместилась немного вглубь континента. Плавать все ездили на латеритовые карьеры в Ашвеме.
Латерит — это пористая порода рыжего цвета, характерная для тропических регионов. Из неё сделаны гоанские плато, на ней растут баньяны и пальмы, она под нашими ногами. Из неё же режут блоки-кирпичи, которыми застроен весь Гоа. В сезон дождей карьеры заливает, и образуются лабиринты бассейнов с голубовато-прозрачной дождевой водой. Природа становилась зеленее.
Причем везде, у нас дома тоже. Одежда в шкафах покрывалась плесенью — мы научились вывешивать её под кондиционером, чтобы сберечь. Распоясались насекомые — веранду и дом по вечерам атаковали полчища мелких кузнечиков, на пляжах стаями летали громадные стрекозы и бабочки.
Метаморфозы происходили и в сознании. Ситуация была сюрреалистичной, в общем-то, во всем мире. Но для меня, оказавшегося в эти месяцы в тропическом Гоа, реальность и вовсе поплыла. Жизнь в моменте хороша, но все равно нет-нет, да наткнешься на все эти «кто я?», «где я?» и «куда я иду»?
Набрав ради денег скучного райтерского фриланса, упал в конце августа в депрессию (уже было рассеявшуюся после Москвы). Прямо посреди райского тропического Гоа. Вновь осознал простую истину: мои проблемы не в Москве, а только в голове.
Людей в мунсун было хоть и мало, но все равно в разы больше обычного — из-за таких, как мы, оставшихся. Теплилась общественная жизнь. Индийцы весело отмечали традиционные летние хинду-праздники — например, в августе, на Ганеш Чатуртхи весь штат 11 дней ритуально топил в реках и море тысячи изваяний человека-слона — бога Ганеша в цветочных гирляндах.
Русские родители открывали для детей классы и кружки: английский, рисование, танцы, йога. За участие в групповом занятии брали по 200-400 рублей. Мы с дочкой перепробовали почти всё. Сами с женой ходили на кундалини-йогу. Некоторые русские прямо перед мунсуном открыли кафе. Многие организовал доставку собственной домашней стряпни. Так, тут готовят сулугуни, квашеную капусту, борщи, чебуреки, торты.
«Раньше в русских группах на Facebook обсуждали сорта гашиша и выходы на кислоту — теперь сплошные пирожки и слойки!» — писал мне из Камбоджи московский приятель, в прошлом — опытный гоанский зимовщик.
Я стал ездить в музей современного искусства Sensistan. Это большая вилла в 10 км от нас в буржуазном Вагаторе. Там был коворкинг, быстрый интернет, кафе и даже (при запрете на пати) проводились выставки, живые джем-сейшены, футуристические постановки со световыми инсталляциями и какие-то шаманские действа.
Их посещало особое многонациональное коммьюнити. Главным образом, мидл-класс-индийцы плюс понемногу всех остальных: британцы, русские, аргентинцы, непальцы, французы. Я стал частью сенсистановской тусовки, снял для них два промовидео, поучаствовал в совместной фотовыставке и просто подружился с народом.
Рулит «Сенсистаном» Шамми — уроженец Калькутты, который спустя 10 лет работы финансистом на Уолл-стрит в Нью-Йорке, вернулся в Индию, чтобы создать в Гоа свой мир.
Когда вернут рейсы в Гоа?
В сентября дожди стали совсем редкими. Границы штатов открылись, на Гоа хлынули индийские туристы. Засидевшиеся в Гоа иностранцы стали выбираться наружу. Мы тоже хотели, но в середине месяца были подкошены ковидом.
Почти одновременно с женой и дочкой. Дочка выздоровела за пару дней, а мы получили все классические симптомы, включая потерю вкуса и обоняния на неделю. Потом ещё пара недели слабости, варёности и бреда. Анализов на коронавирус не сдавали, но сомнений в том, что это он, практически не было. Всё время болезни мы просидели дома.
Когда вышли наружу, полным ходом шёл новый гоанский сезон. Очень странный: кроме индийцев, туристы не приехали. И все спрашивают, когда же Россия пустит самолёты…
Вечеринки проводятся каждый вечер, но былого размаха нет. И всё же сезон идёт: в декабре открываются пляжные рестораны, в клубах стучит техно и транс, кафе вовсю работают.
Наши визы истекли в мае. Теперь каждые два месяца на сайте индийского аналога миграционной службы оформляем разрешения на выезд, экзит-пермиты. Документ в PDF, подтверждающий, что мы в Индии не нелегалы. Оформляют бесплатно. Обещают оформлять до тех пор, пока не откроется регулярное авиасообщение с Россией.
Слухи о возможном начале рейсов ходили сначала про октябрь. Потом про ноябрь и так далее. В любом случае, после этой даты у нас будет 30 дней, чтобы покинуть страну. Но, если честно, пока и не хочется. Деревенская жизнь у тёплого моря в тропиках хороша, и регулярных рейсов мы кощунственно не ждём.
Автор текста и фотографий: Василий Кондрашов. Материал: «Aviasales».